Текст: Кот Бепа
Жыла была девачка, ее звали Валянцина, ана была дочкай мясника, каторава звали Гена. Этат мясник был здаравенны конь, пряма как шкаф, и он работал многа и харашо, и у доме у ниво всигда был дастатак. И девачка эта кушала харашо, стала жырненькая, упитанная такая. И у ние атрасли над губой плотненькия чорныя усики. И даже был пара валаскоу пад губой, пад нижняй в смысле.
Папка-мясник кармиу ие толька мяскам, требухой, лехкими, пичонкай, инагда шкуркай и салам вараным. Он ни давал ей маркоуки или буракоу, яблак и кефира, и патаму девачка ат нидастатка микраэлиментау была нимнога ни такая как усе. И пастаянны запах крови ат папки прывиу ей некатарую краважаднасть и беспащаднасть.
И вот как-та рас папка после долгава рабочава дня пашол еще нимношка падхалтурыць. Ево пазвала адна старая ведзьма забиць кабанчыка Воуку. И он пашол, хатя и очинь устал на работе, патаму шта он тожа был не жылезны чилавек.
Шол и думал: "Я жэ усе делаю радзи маей Валинцины, штобы ана была девачка у целе, магла найти сибе кавалера и внучат мне радить многа. А то ходят щас деуки как жэрдзи, сматреть не на шта, плоския."
И вот за такими мыслями пришол он пад хлеу у кабанчыку Воуку, стал ево выманивать из нары и тачить свой лом, каторый планиравал ванзить в свиное серца. А кабанчык Воука очинь любил жызнь и все ие праяуления. Он ни хател вылазить из норки, патаму шта там впириди маячила смерть в абличье Гены. И паэтаму Воука затаился в глубине и даже не дышал, штобы ево ни нашли. И сидел там, завалиушысь кучай навоза, и тока хвостик ево трогательна дражал.
И Гена сидел на кортачках пад норкай и думал, што нада была привести сваю таксу, штобы ана у норку залезла и кабанчыка пагнала, и так он задумался савсем и пра Валянцину и пра таксу, што начал драмаць, апершыся на лом. И пастипенна ат дремания упал на этат лом и стал умирать, патаму шта пранзил сибе кишку.
А бабка старая эта падумала, пачиму Гена так дауно ушол кабанчыка калоць, а придсмертны визг все ни раздаецца, и пашла пасматреть, в чём дела. И кагда увидела Гену, каторый уже еле хрипел, ана стала распускать нюни и терать самаабладание. И даже упала бы в обмарак, если бы не важнасть мамента.
Гена, на паследнем издыхании, захацел пиридать сваей Валюхе напутствие ва взрослую жызнь без папки. И гаварит, передай маей дочке, штобы была всигда полнинькая и приятная, и паэтаму ана всигда далжна диржацца паближе к пище. Пускай устроицца на пищеблок. А замуж разришаю ей выйти тока за повара, мясника или работника тарговли. А унучкам, как народзяцца, пускай дает тоучаны бычы пузырь натащак. Па стакану, эта вазбуждает в детях любазнательнасть и тягу к учёбе. И с этими святыми славами на устах бедны Геннадзий испустил дух.
А кабанчык Воука, каторы быу косвенна винаваты в ево смерти дал сибе клятву Валянцине памагаць и если нада, даже драцца за ние на дуэли.
Карочи, прашло нимнога дней, и Валянцине пришлось устраивацца у жызни.
Памятуя заветы папки, ана первым делам пашла у сталоуку рабочава завода, на каторам делали шурупы и пластикавыя перегародки для еураримонта, и придлажыла сибя в качества наёмницы. Гаварит, гатова на усе ради вас, хачу работать, папка, заветы, усе такое, и вапще, пака вы мне не дадите тут тёплае мистечка, ни пайду никуда.
А нада сказать, што ат питания адным мясам и субпродуктами у ние была цынга. Белесые десны висели лахманами, и зубы ат дыхания ва время речевова акта шатались и угражающе кренились. Но тем ни мение, ана панравилась старшему кассиру Канстанцину патаму шта у ние были раскошные грудзи, не то шта у некатарых, и он пра сибя решил ее взять на работу и патихоньку дамагацца. И он ей сказал принасить паспарт и спрауку, што здаровая, и назначыл ее чисить картафан и варыць рыбны суп.
Валянцине на работе усе была у навинку, патаму шта ана никагда не видела картошки и рыбы, и ат непрывычнай пишчы ее паначалу чильна калбасила и даже стали галюники у галаве. А кагда ана паела буракоу, ее вапще не атпускала нескалька дней, пряма как будта пад кислатой. И еще ана тагда стала смазывать сибе шчоки свиколным сокам, штобы панравицца Канстантину, патаму шта ее палавые гармоны уже ва усю давали а сибе знать, и к таму же ана паскарее хатела нарадить внучкоу, каторых так хател папка. А Канстанцин, каторый с делавым видам шчолкал касай, тожа на ние паглядывал, асобинна ему нравилась сматреть, как калышуцца и булькают ее грудзи кагда ана атрывае непадатливые рыбьи плауники.
И вот в таких вот любоуных флюидах плавала уся сталоука, пряма бушывала бура настаяшчая из ферамонау, каторые усиленна выдзиляли надпочечники двух улюбленных. И наканец-та Канстантин решился сделать решительный шаг.
Кагда очиреть падашла к канцу, рабочие нажрались, и из блюд сталоуских асталась тока жухлая капуста, и то тры порцыи тока, Канстантин слез с кассы и пашол брадить па катакомбам служебных памищений в поисках сваей вазлюбленай. Он её увидел давольна скора - ана, все такая же усатая, сидела на мешке картофельнава крахмала. Абсасывала силёдачный хвост.
Канстантин ат валнениня нимношка стал делать тремар канечнастей, и даже нимношка папирхнулся слюной, но справился с сабой и нипринужденна сказал:
- Дай аткусить!
Валянцина вздрогнула, как ат удара токам, но справилась с сабой и застенчива пратянула ему лакамства любви. Блуждающий взгляда Канстантина упал на ее десны, каторые стали гораздо крепче ат разнаабразия ее рацыона, и ни владея сабой, впился губами в пространство между ее усами. Ани не магли сказать, прашла минута или цела вечнасть. Из анабиоза любви их вывел разгневаны голас рабочева, каторы ждал кассира уже черт знает сколька, штобы паесть капусты. И Канстантин с калатящимся сердцам прабил ему капусту и, нахадясь в полнай прастрацыи, неправильна дал сдачу.
С этай пары жызнь их переменилась: Канстантин стал нападать на Валянцину в различных закутках складских памищений, заваливать её на мешки с чечевицей, капустай, кукурузай и кабачками, павсюду ни свадил с ние влюбленных глаз и при кажнам удобнам случае кусал ее зе локать в знак сваей любви.
Долга так не магло прадалжацца, кассира пастаянна не была, рабочие бушевали, выручка сталоуки снизилась, и вазникла угроза увальнения.
Валянцина тожа стала халатно атнасицца к абязаннастям сваим, перестала чистить оващи пирид тем как брасать их в борщ.И рабочие бесились, патаму шта каму-та в супе пападался сразу целый качан неправаренай капусты, а кто-та был вынужден сёрбаць ненаваристую жыжу. А директар притприятия, каторый тоже питался в сталоуке, патаму шта ево жена ушла у любовнику, даже заработал сибе грыжу ат ниправильнава питания. И паэтаму на ачиридном сабрании прафкома завода была решено пажынить Кастяна и Валюху, хоть бы и насильна и дать им комнату в абщижытии.
Щасливы Канстанцин припаднес Валянтине кальцо и папрасил ее руки пряма ва время самай бальшой очириди.
И рабочие в этат раз не стали ругацца, а тока хлопали и радавались, и Валянцине ничиво не асталавась, как сагласицца, и ани стали тут же гатовицца к свадьбе. Ани натырыли на складе маркоуки, кильки, шпротау, гавяжых галёнак на халадзец и закацили пир гарой. И после этава жыли долга и щаслива и всех сваих дзетак кармили на славу.